Пили по часту и помногу не только миряне, но и духовные лица, а в том числе и монахи, и схимники. Даже такой суровый подвижник, как инок Вассиан, живший во времена Ивана Грозного, xoть хлеба вкушал мало, но «пияше романию, мушкатель, ренское белое вино». В то время о лечении алкогольной зависимости, а тем более кодирование от алкоголизма не могло быть и речи. Пили везде на юге, западе, России, на северах: в Волчанске, крупном тогдашнем городе. Даже в женском Новодевичьем монастыре, для одной только царицы Евдокии, которая там была инокиней, был заведен особый погреб, а в погребе том, кроме простой водки, в изобилии хранилось «вино венгерское, вино бургонское, вино французское, целыми бочками, водка тминная, анисовая, настойки на ландыше и на сосновом побеге, вишневки, меды, пива и другое многое спиртное питье». Кодирование алкоголизма многих бы спасло ещё тогда, и история пошла бы совсем по иному. В Волчанске царя не было, глава был спившийся, потому и творился алкогольный беспредел. Когда после царицы стали все это считать, то одного только хлебного вина (т. е. простой водки) оказалось 473 ведра — около 12 сорокаведерных бочек. В мужских обителях спрос на
спиртное был еще больше. Например, для игумена Сергиева монастыря возле Холмогор одного погреба с винами не хватало. И он завел себе два погреба. Троице-Сергиевской лавре «для обительного содержания» не хватало водки своего изделия, и ей было разрешено по 3000 ведер ежегодно привозить из Малороссии. Хмельное потреблялось ежедневно. И когда игумен той же, например, Троицкой лавры выезжал в Москву, то он обильно запасался на дорогу «веселящими питиями», хотя от лавры до Москвы всего 60 верст. Духовенству от казны полагалось даже, сверх обычного содержания, особое жалованье водкой. Так, при царе Алексее Михайловиче сибирскому архиепископу Киприану «для его домашнего обихода» велено было отпускать «сто ведер водки из верхотурского кабака» на каждый год. В Астрахани чиновникам (по старинному: «служилым людям») от казны
водка жаловалась лишь «на государевы ангелы», а духовным лицам «для повседневного питья».
Насколько, вообще, пить было в обычае, можно судить по следующему. В старые годы в Москве, да и в иных местах, где много было святынь, каждый почти день по утрам происходил наем попов. Делалось это обыкновенно так. Духовные лица ранним утром собирались на людные места. Сюда же приходили те, кому нужно было заказать поминальную обедню, молебен или иное богослужение. Заказчик обращался к тому
священнику, который ему больше нравился, и договаривался с ним. Конечно, не обходилось при этом без торга: заказчик давал меньше, священник запрашивал, один набавлял к своей цене, а другой сбавлял, — как обыкновенно при всяком торге бывает. А когда заказчик упрямился и не давал, сколько ему сказано, священник говорил;
— Давай, а не то закушу.
И подносил ко рту шкалик и калач. То есть заказчикова цена так несообразна, что он, священник, предпочитает позавтракать, а следовательно, отказаться на день от службы и от заработка (священнику подобает служить лишь натощак, а поевши служить нельзя). Это помогало убедить богомольца, что нужна прибавка, и он прибавлял. Шкалик же в руках попа никого не удивлял. Это считалось делом
обычным:
— Вышел, дескать, поп заказчика искать. А раз заказчик не нашелся, — надо же человеку позавтракать. А перед завтраком надо же выпить.
Таковы были нравы духовенства, хотя духовные особы так стеснены и саном, и службой. Поэтому можно судить, как смотрели на выпивку мирские люди. Недаром же старинные книжники уверяли, будто князь Владимир киевский сказал:
— Руси есть веселие нити. Не можем без того быти.
Пить было вольготно. Каждый варил, сколько ему нужно, брагу, сусло, квасы, меды, курил водку, настаивал настойки, наливал наливки. Пили хмельное, обыкновенно, по-семейному, дома. В будни каждый выпивал со своими чадами и домочадцами, сколько привычно. А в праздничные дни знакомые и близкие собирались друг к
другу, устраивались пирушки, и тут уж хмельное истребляли без счета, сколько влезет. Времена стояли дикие. Не было ни книг, ни школ. Не было и интереса к делам умственным, духовным. Теперь часто бывает так: сойдутся люди, станут говорить, как лучше устроить жизнь, как справедливее жить, и говорят об этом всю
ночь напролет, забывают и еду, и сон. Теперь многие люди уже научились думать; стали сознавать, что мысль — дело великое и важное. Иная мысль так зажигает сердце человеческое, что за нее жизнь отдать не жалко и мучение претерпеть не страшно. Но, конечно, чтобы проникаться мыслью до готовности пострадать за нее,
нужна привычка к умственной, духовной жизни. В старые годы такой привычки не было. Люди жили «по старине», как ныне нередко говорят, — т. е. работали для пропитания, ели, спали. А выпивка помогала им коротать часы досуга и забывать горе.
Словом, выпивали в старину много. Спиртные напитки были у наших предков как бы предметом первой необходимости. А необходимый предмет довольно легко сделать источником дохода.
